Под маской профилактики насилия?

6. Ни о какой заявленной в законопроекте конфиденциальности не может быть и речи, поскольку некоммерческие организации получают право «создавать системы получения информации о фактах семейно-­бытового насилия и его жертвах» (ст.33 ч.3 п.2).

В итоге, для отношений между родственниками устанавливается режим произвольного обвинения посторонними лицами и произвольного наказания сотрудником полиции.

Особенно незащищенными от произвола являются дети, так как их согласия на защиту в ряде случаев не требуется.

Настоящая цель — легализация уже сложившегося беззакония

Описанная в законопроекте система произвола — это тот противозаконный порядок, который уже фактически устанавливается во всё большем числе регионов для «защиты детей». Работники социальных служб трактуют слова «насилие» и «жестокое обращение» не как большинство людей России, а так, как это устанавливают методички грантополучателей Фонда поддержки детей, находящихся в трудной жизненной ситуации, ряда НКО, в основе которых лежит не закон и не традиционные ценности, а пример западных служб отобрания детей для частной системы содержания сирот за государственный счет.

Знаменитым примером домашнего насилия по этим западным понятиям стал пылесосящий мальчик в буклетах специалистов из Финляндии. Отечественная практика уже полна таких претензий к семье, как отсутствие в холодильнике многодневного запаса продуктов или наличие «мебели старого образца». Уголовная практика начала пополняться привлечением родителей к уголовной ответственности за отеческие шлепки и пр. Социальным работникам этого уже становится достаточно для отобрания ребенка (в терминах законопроекта — для «защиты пострадавшего») и отстранения родителя (как при «защитном предписании»), то есть предложенный режим оформляет отобрание детей без пока еще требуемой законом непосредственной угрозы жизни и здоровью.

Практическая цель законопроекта — узаконить эту сложившуюся систему произвола в виде новой «системы социально-правовой защиты». Чуть менее откровенно это выражено в Пояснительной записке, где одной из целей законопроекта называется «закрепление на законодательном уровне целей и основных направлений деятельности по предупреждению и профилактике насилия в семейно-бытовой сфере» — как раз тех «основных направлений», которые родительская общественность требует не узаконить, а решительно пресечь.

При этом формирование государственной политики в этой новой системе отдается исполнительной ветви власти, с ведущей ролью Министерства труда и социальной защиты, которое (ст.14) «разрабатывает нормативные правовые акты (п.3), разрабатывает и по согласованию с» Минздравом и Минобрнауки «утверждает стандарты оказания социальных услуг в ситуации семейно-бытового насилия» (п.1).

Смежный законопроект

Вместе с основным законопроектом, предлагается смежный, вносящий изменения и в действующие процессуальные нормы.

В частности, вопреки опыту правоохранителей, предлагается усилить до максимальной уголовную ответственность по ст.115 и ст.116 УК РФ в случае, если потерпевшим является член семьи, «чтобы криминализировать указанные деяния, совершенные в семейно-бытовой сфере и перевести эту категорию дел в дела публичного обвинения».

Обосновывая необходимость публичного обвинения, пояснительная записка настаивает на неотвратимости наказания даже в ущерб сохранению семьи. Так, среди недостатков частного обвинения (когда жаловаться может только потерпевший) указывается, что «дела частного обвинения прекращаются в связи с примирением сторон», а также, что «многие потерпевшие предпочитают либо не обращаться вовсе в суд, либо после обращения отказываются от дальнейшей борьбы… в связи с изменением обстановки (примирились, боязнь того, что судимость отца скажется на дальнейшей карьере ребенка и т.д.)».

Получается, что с точки зрения авторов лучше, чтобы в случае какого-то насилия в семье не срабатывали естественные факторы, способствующие сохранению семьи, в том числе сохранению в новом, уже примиренном состоянии. Такая установка авторов законопроекта — наказание ради наказания — противоречит общепринятым целям наказания (ст.43УК РФ) и разрушает сам институт семьи.

Для авторов законопроекта «также представляется очевидным, что побои или причинение вреда здоровью, совершенное членом семьи или родственником, представляют бóльшую степень общественной опасности, нежели те же преступления, совершенные посторонним человеком». Такая позиция авторов законопроекта не согласуется не только со здравым смыслом, но и со смыслом теоретико-правовой категории «общественная опасность», которая состоит в ущербе не для потерпевшего, а для общественных отношений. Выше я привел ссылку на фактическое состояние общественных отношений в связи с легкими физическими наказаниями собственных детей. Из этого следует, что о таких «побоях» невозможно говорить как о деяниях общественно опасных, поскольку они входят в фактическую норму отношений. А признак «общественной опасности» является необходимым элементом самого понятия преступления. Но в то же время, очевидно, что отношение людей было бы другим, если бы их спросили о том, можно ли шлепать не своих, а чужих детей.

Поэтому одна из позиций, основанная на знании реального общества и классической правовой культуре, состоит в том, что пока общественные нравы радикально не изменились, необходимо, наоборот, остановить возникший под влиянием ювенального тренда всплеск привлечения родителей по ст.116 ч.1, то есть декриминализировать родительское наказание, не влекущее ущерба для здоровья. Другая высказываемая правоведами позиция, основанная на опыте правоприменителей, состоит в том, что именно ради неотвратимости наказания следует декриминализировать ст.116 в целом, переводя ее деяния в разряд административных правонарушений, так как преследование по этой статье оказывается слишком затратным, часто заканчивается примирением сторон, что обесценивает произведенную работу, и не приносит общественно-полезного результата.

Позиция авторов законопроекта не соответствует ни первой (от правовой культуры), ни второй (от опыта правоприменения) позиции.

Перевод дел о побоях в разряд публичного обвинения, как и вообще право кого угодно заявлять в полицию о насилии, означает разрешение преследовать семью даже тогда, когда сами члены семьи считают, что у них нет никаких проблем.

Позиция авторов в этом вопросе не учитывает, что у разных народов и у разных людей отличаются представления о том, какие отношения к супругу, ребенку или родителю являются нормальными, а какие являются «насилием». Более того, один и тот же поступок членами семьи оценивается по-разному в момент конфликта и после примирения. Именно в силу этого фундаментального факта в основу семейного законодательства заложен принцип «автономности семьи» (п.9 «Основных направлений государственной семейной политики»), он же принцип «недопустимости произвольного вмешательства кого-либо в дела семьи» (ст.1 Семейного кодекса РФ), он же принцип «суверенитета семьи» (выступление Президента РФ 09.02.2013 на Съезде родителей России). Только сама семья устанавливает норму семейных отношений.

Ложные оправдания: цифры и авторитеты

В качестве оправдания таких радикальных перемен в семейной политике и развитии (точнее, наоборот, инволюции) права, какие предлагаются законопроектом, Пояснительная записка заявляет, что «в настоящее время проявление насилия в семье в различных его формах приобрело угрожающие масштабы». При этом не приводится никаких данных об уровне насилия в российских семьях сегодня в сравнении с уровнем прежних лет или в сравнении с другими странами при сопоставимых представлениях о понятии насилия. На деле наоборот, официальная статистика МВД показывает сокращение уровня подобных преступлений и правонарушений. Впрочем, если бы действительно имел место аномальный рост насилия, его причина, очевидно, лежала бы в чем-то другом, нежели в отсутствии системы публичного обвинения и преследования членов семьи.

Не является в данном случае авторитетной ссылка и на международное сообщество, а именно на доклад комитета ООН 2010 года по ликвидации всех форм дискриминации женщин, указавший России «на отсутствие последовательного подхода к пресечению и ликвидации насилия в семье».

В ООН при Совете по правам человека существуют разные дискуссионные площадки, развивающие противоположные подходы.

Так, на регулярных сессиях СПЧ при ООН, проходящих в Женеве, работала дискуссионная площадка, посвященная обсуждению «домашнего насилия», на которой интересы нашей страны защищал Уполномоченный при Президенте по правам ребенка П.А.Астахов. На этой площадке поддерживались мнения об огромном семейном насилии в мире, основанного на чрезвычайно широком понятии насилия. В качестве примера можно привести цифры пресс-релиза ЮНЕСКО, по которым до 1,5 млрд детей на планете подвергаются ежегодно насилию, при этом насилием считается словесный выпад одного школьника против другого. Разумеется, прислушиваться к таким цифрам несерьезно, хотя именно этот дискурс перенял Фонд поддержки детей, находящихся в трудной жизненной ситуации и разработчики обсуждаемого законопроекта.

В то же время, на 26−28 сессии работала и другая дискуссионная площадка — «по защите семьи» (on Protection of the Family), заседавшая под руководством Председателя СПЧ при ООН, в которой Российскую Федерацию представлял вице-председатель Комитета ООН по экономическим, социальным и культурным правам д.ю.н. профессор А.Х.Абашидзе. В этих дискуссиях развивается и защищается традиционная семейная парадигма, соответствующая общественному мнению граждан России. Эта позиция активно атакуется защитниками «многообразия форм семьи» (включая ЛГБТ-сообщества) и «прав индивидуальных членов семьи», но при голосованиях в СПЧ ООН принимается большинством стран — членов СПЧ. Так, на 29 сессии СПЧ ООН за Резолюцию о защите семьи выступило 29 стран, включая Россию, против — 14 стран, включая США, Великобританию, Франция, Германию.