Я умер10 октября 1987 года. Не скажу, что это было неожиданно — какой человек после сорока может похвастаться железным здоровьем и отсутствием хронических болячек. Тем более, если периодически прикладываться к бутылке. Так вот, умер я в БСП, или еще по дороге туда, — не помню. Вызывая «скорую», был, понятно, в сознании. А потом — бац, и все…
В общем-то, я не алкоголик подзаборный. Так, изредка, «под настроение», только настроение это бывало паршивым. Причем все чаще и чаще. Но собутыльников у меня не было, не пил с друзьями — не то пальто. Сам, включал старый добрый рок и уходил. В себя уходил, не в запой.
Да что я все о себе прошлом, — тут такое произошло!..
Я умер. Когда попытки врачей (честно говоря, неубедительные, даже ненавязчивые) вернуть меня обществу не увенчались успехом, я все-таки открыл глаза…как бы это объяснить, — ментально…не, астрально…тоже нет… Черт возьми, неважно. Главное то, что сорокадвухлетний небритый мужчина остался на каталке, накрытый простыней, а тот, кто жил в нем эти сорок два года, заставлял завтракать, завязывать галстуки, улыбаться девушкам и начальству — то есть я — стоял над этим мужчиной, не представляя, что будет дальше. Странно, но тоннеля не было, и света в конце него тоже. За мной не явился никто, включая валькирий, хотя врать не буду, я их и не ждал — какой из меня герой. Подождав кого-то для приличия еще часик-другой, я отправился на улицу, предварительно навестив себя в морге, точнее, попрощавшись. На улице было еще тепло, грохотали трамваи, пролетая «Юность», а я решал, как жить…тьфу ты, быть дальше.
За пару следующих дней я как-то попривык. «Заскочил» к родным, друзьям, расстроился — не видят, значит не привидение (хотя почему расстраиваться-то), послушал о себе хорошее, пожал плечами и ушел. Утро 13 октября я встретил возле той же БСП — куда деваться не знал, а с ней, как ни крути, меня связывали последние воспоминания. «Сидел» на ступеньках у главного входа, рядом курила невозмутимая медсестричка в коричневом дождевике, накинутом на грязно-белый халат. Истерично выла на Братиславской подъезжавшая «скорая». И, скорее от нечего делать, чем от любопытства, я двинулся ее встречать. Как потом выяснилось, это было судьбоносным (если у меня еще оставалась какая-то судьба) решением. «Скорая» с визгом остановилась, и пока начиналась обычная суматоха с носилками и пропадающими санитарами, я подошел поближе. Внутри машины оказалась женщина, молодая мама (будущая молодая мама, причем в очень скором будущем). Она по-детски вытирала слезы кулачками, но, заметив меня (заметив?!!!), воскликнула: «Витя! Почему ты…», и, не договорив, завизжала. Уже потом, поднимаясь с ними в лифте, я слышал, как ее успокаивала врач: «Дорогуша, не берите в голову, вы немного перенервничали… Ваш муж еще не приехал, вам показалось. Наверное, кто-то из санитаров проходил». Я проводил женщин, встретил запыхавшегося Витю, критически осмотрел — не, не похожи…и от нечего делать остался в коридоре ждать. Кстати, когда я в который раз проходил мимо молодого мужа и отца, он удивленно вскинул взгляд, удивился еще больше, даже глаза протер, пожал плечами и снова уставился в пол. Через три часа напряженного ожидания к нам выглянула акушерка:
«Лазарев?».
«Я это, я..., — товарищ муж вскочил с больничного стульчика. — Уже все?»
«Дочка у вас».
«Ох!! Спасибо, а можно зайти?.. посмотреть? Пожалуйста!»
«Иди, — махнула рукой — только недолго. Как назовете красавицу, кстати?»
«Алисой, — счастливо выдохнул папаша. — В честь Константина Кинчева.»
Пока ошарашенная дама «въезжала» в смысл странной ассоциации, а Лазарев сражался с дверью в палату, которая то не открывалась, то не закрывалась, я резво проскочил сквозь стеночку...
Это начало.. Первые 2 стр..